Форум » Сказания и летописи » "...милую ждал я, таясь в тростниках" - очередной привал, берег реки Куньи » Ответить
"...милую ждал я, таясь в тростниках" - очередной привал, берег реки Куньи
Флоки: Изведал я это: милую ждал я, таясь в тростниках; дороже была мне, чем тело с душой, но моею не стала. Речи Высокого
Ответов - 27, стр:
1 2 All
Чернава: Чернава подняла на мужчину нежный взгляд. - Родной ты мой... Намаялся за день, отдыхать бы теперь, а тут бабу у рыси отбивай... Подняла руку, легко коснулась лица варяга. - Ох, как волосы-то растрепались... причесать тебя, что ли, сокол мой? Рука проплыла к горлу, неглубоко скользнула под платье, вынула гребень, лежавший под тканью на высокой груди. В сумерках не разобрать было искусно вырезанных на гребне диковинных зверей, но Чернава словно ладонью чувствовала, как одобрительно ухмыляются их морды...
Флоки: Флоки невольно схватился за грудь, за то место, где немногим ранее покоился заветный подарок, гадая: он ли утерял его, а Чернава подобрала, да не сказала, или каким колдовским, неведомым способом перетянула к себе ее колдовская душа наговоренную вещь? А, может, это другой, только похожий, не один же мастер в северных землях гребешки из рыбьей кости работает? Но такое совпадение почему-то показалось хирдману куда более невероятным, чем то, что зачарованная вещь сама нашла дорогу к хозяйке. Только вот как поведет себя она, если ему самом этим гребнем волосы-то чесать? О том, как найти путь в беззвездную ночь, или о том, как едят и во что рядятся люди по всему Западу, какая примета к дурной или хорошей погоде, как по следу отличить больного лося, какое дерево следует брать на плечи луку и даже как избежать яда на разгульном пиру - про то нортумбрийцу было известно отлично. Но о делах ведьм, несмотря на свои глаза, которые многие, особливо христиане, прямо в лицо ему называли бесовскими, зверобой предпочитал не соваться. Не то чтобы он побаивался черноглазую зазнобу, но, на манер того царя, что велел сыну не тревожить жену одну ночь в году (когда та оборачивалась в гадюку), считал, что бабу иногда нужно оставить в покое - пока с зубов не стечет яд, во всяком случае. Правда, юноша умного папашу не послушал, за что и поплатился уже не памятно было, чем,- но Флоки, скрестив пальцы на удачу, надеялся, что сумеет, ежели что, оборониться от злых сил. Особенно, если дело будет происходить в теплой постели. Но пока и до оной, и даже до сколько-нибудь теплого дома, да что там - даже просто до лагеря россов было еще достаточно далеко. Чернава же, вдруг возымевшая желание причесать его, выглядела уж слишком кроткой, а в тихом омуте, как говорят, водяных больше, чем рыбы. Правда, немногим ранее она отказала ему в этом точнешенько так же, как сейчас не захотела лечить воина известным манером; так что теперешнее согласие было, в общем-то, знаком добрым,- однако, Флоки, еще мгновенье назад страстно желавший, чтобы травница хотя бы заговорила с ним, подобно многим властелинам, едва утвердившимся на престоле, стремился сколь можно укрепить свою непрочную власть. - Сокол?- нарочито озираясь, произнес он с таким огорошенным видом, будто красавица-колдунья назвала его не своим именем, или же вовсе заговорила с кем-то невидимым, о чьем присутствии ее собеседник не только не знал, но и не мог никак догадаться.- Ты это кого, красавица, сейчас привечаешь? Или не узнала меня, так назовусь: меня, кобеля побитого, ты из смертных лап вытащила, да в избушке своей подлатала, да еще корила, откуда, мол, такое чудо лесное в терем мой залетело, добрым людям показать - со стыда сгоришь. Не признала в потемках-то?- не выдержав, он шагнул наперекор словенке и перехватил за поводок Злыдню, не пытаясь, впрочем, окончательно отвоевать почетное право тащить дальше упирающееся животное.
Чернава: - Вот теперь вконец признала, - смиренно отозвалась женщина. - Ежели тебе, любый мой, по норову, чтоб я тебя не соколом, а кобелем побитым величала, так только вели - я и буду. Мужу грех перечить - а ты мне муж аль нет? Может, я там, у костра, тебя неверно поняла? Клык, почуяв, что меж хозяевами творится что-то неладное, неуверенно зарычал. - Цыц, псина, - негромко, но жестко лязгнула Чернава. - Из шкуры вытряхну! И тут же вновь перешла на ласковый говорок. - Ежели у тебя еще не прошла охота с моим псом кличками меняться, так давай еще, я подожду. Кто вас, варягов, знает, что у вас на Альбионе за порядки... А когда тебе надоест самого себя хаять, так, может, пойдем костер разводить? Добрые люди ужин стряпают, а я с утра не ела. И рысь меня так напугала, что до сих пор отойти не могу...
Флоки: Нашла коса на камень. Флоки несколько раз приходил слышать эту поговорку от местных, да вот смысл ее он вполне понял только сейчас. Ой, не то что собаку, а и мужа за шкирку такая тряхнуть, поди, не постыдится - само собой, коли муж попадется ухватистый да покорный. Ну ровно как сапог. Но, коли искала она себе такого, то крепко ошиблась. Может, ростом да волосом нортумбриец не взял - то не его вина, так богам было угодно - однако, и у руля в бурную ночь стоять приходилось, и принимать на грудь атаку напиравшей орды случалось не один раз. И уж с одной-единственной бабой, которую сам он нашел на краю дикой земли, и сам же пожелал взять себе в жены, чтобы выносила она в своем теплом лоне ему наследников - как-нибудь справиться собирался. Злость, нехорошая, колючая, но от того более жаркая, толкавшая мужчин на самые безумные поступки, подступила к горлу хирдманна: повинуясь ей, он вдруг, неожиданно для себя самого обхватил ладонью голову Чернавы и почти силой притянул ту к себе, к самому лицу. Вдохнул терпкий запах, идущих от русых, словно ласкающих руку волос, не приближаясь, самому себя напоминая о сделанном обещании стеречь честь своей милой сильнее собственной чести. Не целуя, только шепча что-то неслышное, внятное заходящейся боли душе, обветренными губами вбирал ровное тепло, лившееся от дорогого лица, чуя, как ноет, будто ветер в стенах старого дома, с протяжным подвыванием его сердце. Как тьма без просвета, как пытки, как рабский ошейник и бесконечная дорога сквозь вьюгу, когда ресницы слипаются и хочется лечь в белый снег, чтобы услышать последнюю смертную сказку смерти - вот так ему была сейчас близко стоящая женщина, запутавшая, истомившая, по капле вынимавшая кровь из сердца; ведьма, попавшаяся на лесной дороге. - Ведьма...
Чернава: Чернава замерла, чувствуя на коже жар дыхания варяга. Широко распахнутые зеленые глаза были так близко, что женщина испытала страх - но страх сладкий, истомный, овладевший каждой жилкой. Не хотелось вырываться и бежать. Некстати мелькнула трезвая, словно чужая мысль: "Трудно с ним будет..." А пусть трудно... - А и ведьма, да твоя... - шепнула Чернава. Обняла варяга, подалась лицом к его лицу - вплотную, жадно, - прильнула губами к губам...
Флоки: ... Когда Чернава вдруг вскинула руки - как будто крылья лебединые за спиною развернулись, уж так хороша была она в эту минуту - Флоки едва успел крепче перехватить поводок, чтобы удержать Злыдню от очередного побега. Ох, и набегались бы они по ночному лесу за дурой-козой, которой, сказать правде, в упрямстве было до хозяйки - как от леса этого самого - до высоких берегов прекрасной Вальхаллы. И уже хирдманн набрал в грудь воздуху, чтоб указать бестолковой бабе на случившуюся оплошность - как обожгли его горячие сладкие уста ее, словно вспышкой пламени, а потому уж и забыл он про козу, и про ночь, и про близкий лагерь и свои обещания, и вообще обо всем на свете. Нехитрая вроде бы штука - поцелуй, и не особо приличен он мужику на четвертом десятке, а поди ж ты: затянуло его, словно в тот самый омут, где пытался считать он притаившуюся нечисть, ни дна, ни покрышки. Жаром палит - не спалит, таешь - не истаешь, словно духмяный липовый мед с молоком, да еще миндаля горсть, для горечи, которую не избыть, не забыть, и только в бесконечном пути всю жизнь носить под сердцем, как кровавую рану. Пропал ты, воин, пропал, бродяга дурноголовый, совсем пропал! Не трепать твою черную гриву ветрам в восьми концах света; не ласкать и тебе кудри дев, не смотреть в их томные очи. И зори далекие, и закаты длинные, и пение стрел, и зов рога, и рокот прибоя на нортумбрийских холмах - все это навечно затмили, заслонили алые губы, сахарные уста. И был ты раньше как вольный ветер, под чужим светлицам ночевал, сквозь щели да окна просачивался - а теперь прирученным соколом, подневольной птицей слетать будешь на знакомую руку, заглядывать в темные очи, ища ласки, не ища больше свежей крови на брани. Неспроста, видно, слова те сказаны, неспроста колдунья так тебя подзывает. Бежать бы от нее прочь - да куда? Отравила, отведала глубину души твоей, перемешала дыхание, распустила над тобой свои косы, что крепче самых крепких кованых да верченых пут. От нее убежать можно - а куда от души своей убежишь? - Моя,- не то повторил, а не то согласился Флоки, на миг только отрываясь от Чернавиных губ, чтобы тут же заглядеться на нее всю, тихую да ладную, словно ива у берега, окутанную слабым сиянием. Не в силах отвести взор, провел ладонью по горячим щекам, по виску, по растрепавшимся шелковым косам, понимая, что присох к ней на веки вечные, навсегда, и, сколько бы не прошло, не расплести ему свившиеся дорожки. Своего сердца он не слышал, как будто бы с поцелуем отдал его росской ведьме, безо всяких уговоров, без пышных свадеб, просто потому, что стало тесно тому в шумно вздымавшейся груди. Снова, сразмаху, двумя руками обхватил Чернаву, прижимая ее к себе, что нашлось мочи: пусть хоть гром грянет, да молнии сожгут целый лес - глазом не моргнет. Однако слов, которые положено говорить в таких делах и которых он понаболтал за некороткую жизнь превеликое множество, Флоки так и не произнес. Улыбаясь, уперся лбом в белый лоб, гладя на Чернаву шалыми глазами; не осмелившись коснуться рукой белой груди, снова провел ладонью по шее и произнес: - Пойдем, что ли, костер разводить...
Чернава: В первые мгновения Чернава не сразу сообразила: костер? Какой костер? Ей и без костра жарко! Но быстро пришла в себя. Вскинула ладони к пылающим щекам, изумляясь впервые пережитому чувству: ведь не девчонка сопливая, не вчера в рубашонке бегала! Значит, это бывает и так?.. Но трезвая, рассудительная натура взяла свое. Чернава учтиво ответила мужу: - Как велишь... Обернулась, ища глазами козу... и весело охнула. Злыдня была на месте. А рядом чинно сидел Клык, осторожно держа в зубах оброненный Чернавою в беспамятстве диковинный гребень. Эпизод завершен
полная версия страницы